Число жертв и пострадавших в результате чернобыльской трагедии неизвестно до сих пор. 26 апреля 1986 года о произошедшем на атомной станции сообщили лишь маленькой заметкой на последней полосе одной из советских газет.
О масштабах трагедии мир узнал спустя лишь несколько суток. Все эти дни с аварией в Чернобыле боролись пожарные, солдаты-срочники и добровольцы без всякой защиты от радиации, о которой тогда ликвидаторы даже и не подозревали. А эвакуировать жителей из заражённой зоны начали только через трое суток. Еще позже стало известно, что радиоактивное облако накрыло не только Украину, Белоруссию и Россию, но также Восточную и Северную Европу.
«Опасно! Опасно!» — говорящий дозиметр избавляет непосвященных от перевода устаревших рентгенов в современные зиверты. Площадка перед станцией как и вымершая Припять — все еще зона отчуждения.
Сюда и сейчас не войдешь без защитного костюма и маски-лепестка, но в 86-м тут условно чисто. За двумя простенками находится взорвавшийся реактор. Там светят 20 000 рентген.
все, кому интересен макияж для брюнеток должны прочитать эту статью
600 000 ликвидаторов со всей страны приедут в Чернобыль убирать топливо, строить саркофаг. Работают вручную — техника сходит с ума от разлетающихся нейтронов.
«Самое главное, что никто не сбежал. Никто. Мужественно понимали и работали все. Многие погибли», — вспоминает со слезами на глазах глава киевской организации «Союз Чернобыль Украины» Виктор Даниленко.
Первый удар радиация нанесет по пожарным. В больницах выживут единицы. Спустя четверть века уже можно раскрывать секреты, о которых молчали с момента первого разговора с врачами.
Полковник Петр Хмель вспоминает свой разговор с врачом: «Он говорит: “Вы были с запахом. Только скажи правду, чтобы я знал как тебя лечить”. Я ему признался, что выпил. Он меня по плечу похлопал и сказал, это тебя и спасло».
Фронтовые сто грамм, автографы на саркофаге и красный флаг над ставшей знакомой всему миру трубой. Для них это и в самом деле была война, а в ней, конечно, победа — 14 декабря 1986 года, когда над реактором сомкнулась свинцовая крыша. Но чернобыльский взрыв раскачает страну. Затянут с новостями и эвакуацией — это породит панику: киевские вокзалы вспомнят гражданскую. Нахлынет радиофобия. В прифронтовой полосе (ликвидация даже в деталях напоминает военную операцию), это воспримут болезненно.
«Волосы мыли “Лотосом”, стиральным порошком в то время, для того, чтобы смыть эту радиацию. И когда Горбачев обращался, то было больно видеть ту разницу, когда говорились фразы, взывалось к совести и к разуму, а тут сидели те люди, которые закрывали своими телами», — вспоминает Ирина Дягель, профессор, заведующая отделением гематологии Национального центра радиомедицины.
Испытание гласностью выдержит наука. С первых дней на месте катастрофы десант во главе с академиком Легасовым. В отчетах пишут только правду. Владимир Асмолов работал в той комиссии. Еще раньше в Киеве случайно оказался его сын.
Владимир Асмолов: «Для меня эта одежда была не просто одежда. На его маечке был весь топливный спектр. Потом я еще долго свой радиометр проверял на его кроссовках».
Сколько кюри выпало на грядки с картошкой и огурцами самосел Евгений Маркевич не считал. Парадокс вернувшихся, на казалось умершую землю, еще требует изучения. Развивать туризм и земледелие, конечно, ограниченное, продолжать научные исследования, не забывая о строительстве нового саркофага, современные проекты. Выводы глобальны.
«Урок катастрофы заключается в том, чтобы непрерывно повышать надежность реакторов», — считает президент национальной Академии наук Украины Борис Патон.
Годы спустя мир за недоученное усадила «Фукусима». Оттого и вспоминать сложное для японского уха слово «Чернобыль» приехавшим журналистам теперь приходится снова.
